Помните старую сказку о неизвестном герое со значком ГТО на груди: «Ищут пожарные, ищет милиция»? Этот рефрен постоянно вертится в голове, но в несколько измененном виде: «плачут пожарные, плачет милиция». С кем ни пообщаешься, все говорят о проблемах, возникающих на пустом, казалось бы, месте, о безнадеге, притеснениях. Плачут негосударственные СМИ, плачут предприниматели, плачут общественники, плачет весь директорский корпус (но — в подушку). Пожарные и милиция, как раз таки, на жизнь не жалуются.
А что, собственно говоря, произошло?
Помните старую сказку о неизвестном герое со значком ГТО на груди: «Ищут пожарные, ищет милиция»? Этот рефрен постоянно вертится в голове, но в несколько измененном виде: «плачут пожарные, плачет милиция». С кем ни пообщаешься, все говорят о проблемах, возникающих на пустом, казалось бы, месте, о безнадеге, притеснениях. Плачут негосударственные СМИ, плачут предприниматели, плачут общественники, плачет весь директорский корпус (но — в подушку). Пожарные и милиция, как раз таки, на жизнь не жалуются.
А что, собственно говоря, произошло?
Отдушины 1991–94 годов хватило, чтобы проснулись те, в ком, несмотря на семидесятилетнюю «чистку» генофонда, жил пассионарный дух…
Вместо эпилога
Морща свой лоб — вычисляя час,
благоприятнейший для зачатья, —
наша судьба выбирала нас,
как выбирают в салоне платье,
а на толкучке в Жданах прикид,
и в землю сырую бросала семя.
Мы прорастали в советских семьях
Ветхому Бытию вопреки.
Время текло — припади и пей, —
в омуте тихом вилась веревка.
Мы привыкали к судьбе своей.
Так привыкает к плечам обновка
и облегает фигуру, так
срастается с телом костюм до ночи,
пока не повесится среди прочих,
не знаю, скольких уж точно — ста
или двухсот, — в платяном шкафу.
Наша судьба нас влекла по свету,
засвечивая в паспортах графу
пятую.
Песней, похоже, спетой,
в шубе с чужого плеча — спина
едва ли прямей, чем дуга вопроса —
снег ожидала простоволосая,
Богом покинутая страна.